Неточные совпадения
Чичиков занялся с Николашей. Николаша был говорлив. Он
рассказал, что у них в гимназии не очень хорошо учат, что больше благоволят к тем, которых маменьки шлют побогаче подарки, что в городе стоит Ингерманландский гусарский полк; что у ротмистра Ветвицкого лучше лошадь, нежели у самого
полковника, хотя поручик Взъемцев ездит гораздо его почище.
«Жизнь — сплошное насилие над человеком, — подумал Самгин, глядя, как мальчишка поплевывает на ножи. — Вероятно,
полковник возобновит со мной беседу о шпионаже… Единственный человек, которому я мог бы
рассказать об этом, — Кутузов. Но он будет толкать меня в другую сторону…»
Раз я
рассказал ему один текущий анекдот, в который приплел много вздору, о том, что дочь
полковника ко мне неравнодушна и что
полковник, рассчитывая на меня, конечно, сделает все, что я пожелаю…
Городовой меж тем обвинял меня в драке,
рассказал о
полковнике…
То, а не другое решение принято было не потому, что все согласились, а, во-первых, потому, что председательствующий, говоривший так долго свое резюме, в этот раз упустил сказать то, что он всегда говорил, а именно то, что, отвечая на вопрос, они могут сказать: «да—виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых, потому, что
полковник очень длинно и скучно
рассказывал историю жены своего шурина; в-третьих, потому, что Нехлюдов был так взволнован, что не заметил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал, что оговорка: «без умысла ограбления» уничтожает обвинение; в-четвертых, потому, что Петр Герасимович не был в комнате, он выходил в то время, как старшина перечел вопросы и ответы, и, главное, потому, что все устали и всем хотелось скорей освободиться и потому согласиться с тем решением, при котором всё скорей кончается.
Полковник по этому случаю стал
рассказывать про еще более поразительный случай воровства серебряного самовара.
Тут полковница перебила его и, пересыпая речь безграмотными французскими фразами, начала
рассказывать, как ее выдали подростком еще за старика, гарнизонного
полковника, как она с соседом-помещиком убежала за границу, как тот ее в Париже бросил, как впоследствии она вернулась домой, да вот тут в Безымянке и очутилась.
Попрощались с хозяевами и пошли в 3-й участок Мясницкой части. Старый, усатый пристав
полковник Шидловский имел привычку сидеть в участке до полуночи: мы его застали и
рассказали о своей беде.
Я
рассказал о трех мальчиках, о том, как
полковник прогнал меня со двора, — она обняла меня крепко.
Когда я вошел в гостиную, я сейчас же заметил, что ее не было…
Полковник что-то
рассказывал, но при моем появлении вдруг все смолкло. Ничего не понимая, я подошел к хозяину, но он не только не подал мне руки, но даже заложил обе свои руки назад.
И я
рассказал ему все подробности работы у него, напоминая каждую мелочь, вплоть до того, когда сбежал от него, испугавшись приехавшего за лошадьми жандармского
полковника.
— Убивалась она очень, когда вы ушли! Весь зимовник прямо с ума сошел. Ездили по степи, спрашивали у всех.
Полковнику другой же день обо всем
рассказали, — а он в ответ: «Поглядите, не обокрал ли! Должно быть, из беглых!» Очень Женя убивалась! Вы ей портмонетик дорогой подарили, так она его на шее носила. Чуть что — в слезы, а потом женихи стали свататься, она всех отгоняла.
Жандармский
полковник, весьма благообразный из себя и, должно быть, по происхождению поляк, потому что носил чисто польскую фамилию Пшедавский, тоже не замедлил посетить Екатерину Петровну. Она
рассказала ему откровенно все и умоляла его позволить не начинать дела.
Прямо, без дальних предисловий, но с таким видом, как будто сообщает мне чрезвычайную тайну, он стал мне
рассказывать, что на днях ему выходит две тысячи, но что этого теперь не будет, потому что дочь
полковника Г. об нем хлопочет.
И генерал
рассказал про то, как Хаджи-Мурат в 43-м году, после взятия горцами Гергебиля, наткнулся на отряд генерала Пассека и как он, на их глазах почти, убил
полковника Золотухина.
Рассказала она ему о себе: сирота она, дочь офицера, воспитывалась у дяди,
полковника, вышла замуж за учителя гимназии, муж стал учить детей не по казённым книжкам, а по совести, она же, как умела, помогала мужу в этом, сделали у них однажды обыск, нашли запрещённые книги и сослали обоих в Сибирь — вот и всё.
— Позвольте вас спросить,
полковник: долго вы будете
рассказывать вашу историю? — перебил Фома.
С негодованием
рассказал он мне про Фому Фомича и тут же сообщил мне одно обстоятельство, о котором я до сих пор еще не имел никакого понятия, именно, что Фома Фомич и генеральша задумали и положили женить дядю на одной престранной девице, перезрелой и почти совсем полоумной, с какой-то необыкновенной биографией и чуть ли не с полумиллионом приданого; что генеральша уже успела уверить эту девицу, что они между собою родня, и вследствие того переманить к себе в дом; что дядя, конечно, в отчаянии, но, кажется, кончится тем, что непременно женится на полумиллионе приданого; что, наконец, обе умные головы, генеральша и Фома Фомич, воздвигли страшное гонение на бедную, беззащитную гувернантку детей дяди, всеми силами выживают ее из дома, вероятно, боясь, чтоб
полковник в нее не влюбился, а может, и оттого, что он уже и успел в нее влюбиться.
И полковница начала
рассказывать, как ее выдали прямо с институтской скамьи за какого-то гарнизонного
полковника, как она убежала за границу с молодым помещиком, как тот ее бросил, как она запила с горя и, спускаясь все ниже и ниже, дошла до трущобы…
Живя вместе с
полковником П. П. Мартыновым в Гарновском доме, я находился постоянно в кругу Измайловских офицеров; с некоторыми из них я был знаком очень дружески, откровенно
рассказывал им все, о чем говорил с Гаврилом Романовичем Державиным, и, кстати, о всех моих литературных убеждениях.
Батенька-покойник,
рассказывая, бывало, валяются от смеху, что пан Азенко привсенародно скушал такую большую дулю, а пан Букенко, все это придумавший и распорядивший, потешался крепко своим методом к отмщению за помешательство в выборе его в Глуховские
полковники.
И науки кончивши, не образумились."Пустите нас отличаться на поле чести или умереть за отечество". Тьфу вы, головорезы! По нескольку часов бился с каждым и объяснял им мораль, что человек должен любить жизнь и сберегать ее, и се и то им говорил. В подробности
рассказывал им, что я претерпел в военной службе по походам из роты к
полковнику… ничто не помогло! Пошли. Правда, нахватали чинов, все их уважают… но это суета сует.
— Тут они
рассказали полковнику все штучки: как подкупали домине Галушкинского, чтобы меня не отягощал учением, и как я ловко притворялся больным, чтобы не ходить в училище.
Вот, как уселись и разговаривают об урожае, о смерти батенькиной, о скотском падеже, и тут
полковник начал закидывать насчет Софийки и жениха и принялся
рассказывать о достоинствах жениха…
— Так и есть. Это вы, пан
полковник! — сказал казак и, подняв руку, сказал прегромко: — нате же вам, пане Азенко, дулю! — и с этим словом протянул к нему руку с сложенным шишом… Переднее полотнище, как некоею нечистою силою,
рассказывали батенька, опустилось и скрыло казака с шишом и все прочее зрелище.
Тут батенька еще с кубком для пожелания пану
полковнику благополучного пути; пан
полковник, почесав чуб, запинаясь, с трудом произносит:"Верно пан подпрапорный (батенька имел чин подпрапорного; я
расскажу, как они его дослужилися), верно подносит того меду, что за обедом…"Батенька предузнали вопрос его и подносили точно тот мед.
Чаепитие продолжалось мучительно долго, и всё время
полковник с хрипом
рассказывал военные анекдоты, Маргарита кратко и басом вставляла свои замечания, а Варенька тихо, но оживлённо разговаривала с Елизаветой Сергеевной.
Рассказывали, будто
полковник победоносно выходил из всевозможных в этом роде затруднений до того, что его никто никогда не останавливал и ему не возражали; да это и было бесполезно.
Стадников пользовался в городе хорошею репутациею и добрым расположением; он был отличный стрелок и, как настоящий охотник, сам не ел дичи, а всегда ее раздаривал. Поэтому известная доля общества была даже заинтересована в его охотничьих успехах. Кроме того,
полковник был, что называется, «приятный собеседник». Он уже довольно прожил на своем веку; честно служил и храбро сражался; много видел умного и глупого и при случае умел
рассказать занимательную историйку.
Федосья. А ты бы, Яша, смешное что
рассказал… Помнишь, как, бывало, вы с Андрюшей Рязановым комедию играли… и Сонюшка тоже… ещё тогда Люба не родилась, а Надя корью болела… а
полковник Бородулин, крёстный-то её, в ту пору…
Через неделю Володя маленький бросил ее. И после этого жизнь пошла по-прежнему, такая же неинтересная, тоскливая и иногда даже мучительная.
Полковник и Володя маленький играли подолгу на бильярде и в пикет, Рита безвкусно и вяло
рассказывала анекдоты, Софья Львовна все ездила на извозчике и просила мужа, чтобы он покатал ее на тройке.
Свояченица и Исмайлов не пропустили времени: они тотчас же ему нажаловались на
полковника и все про него
рассказали.
Ей смутно грезилось, что с нею идет, почтительно касаясь, сам
полковник, или если не идет, то откуда-то сверху благословляет ее; и в нежном полузабытьи, на прекраснейшем французском языке, она что-то болтала, тихо смеялась куда-то внутрь уходящим смехом и
рассказывала о Биаррице, где она уже была.
Страха перед смертью Елена Дмитриевна совершенно не испытывала, так как не понимала самого главного: что такое смерть? В ее представлении смерть имела только два образа: похорон, более или менее пышных, если военных, то с музыкой — и могилки, которая может быть с цветами или без цветов. Был еще тот свет, о котором
рассказывают много пустяков, но если чаще молиться и верить, то и на том свете будет хорошо. И чего же ей бояться, если мужу,
полковнику, она никогда не изменяла?
Полковник пошел и все
рассказал Куропаткину.
— Вы слышали? Мне сейчас
рассказывали на вокзале офицеры: говорят, вчера солдаты убили в дороге
полковника Лукашева. Они пьяные стали стрелять из вагонов в проходившее стадо, он начал их останавливать, они его застрелили.
Рассказывались страшные вещи про расправы солдат с офицерами.
Рассказывали про какого-то
полковника: вдали показались казаки-забайкальцы; по желтым околышам и лампасам их приняли за японцев; вспыхнула паника; солдаты рубили постромки, бестолково стреляли в своих.
Полковник бросился к ним, стал грозно кричать, хотел припугнуть и два раза выстрелил на воздух из револьвера. Солдаты сомкнулись вокруг него.
— А ведь Аракчей-то капитана за реку не отправил, великодушного начальника разыграл, в
полковники произвел и двумя орденами наградил, — сообщил старик Зарудин и в подробности
рассказал все слышанное им от Костылева о сегодняшнем обеде у Аракчеева.
Разговор
полковника немного освежил Антонину Сергеевну. Он говорил не спеша, с паузами, тон у него был простоватый и без претензии. По крайней мере, он не боялся выражать своих вкусов. И то, что он не без юмора
рассказал сейчас про корнета Прыжова, жертву танцевальной эпидемии, давало верную ноту зимнего Петербурга.
— Да, солдаты отца очень любили, и его смерть действительно, поразила их… Мне
рассказывали любопытную подробность. У отца как будто было какое-то тяжёлое предчувствие… Когда он вместе с
полковником Ароновским подошёл к подножию сопки, на которой ему суждено было найти смерть, он остановился как бы в раздумье, но затем махнул стеком — английским каучуковым хлыстом — и стал подниматься…
Когда подали шампанское, граф
рассказал, как, по его ошибке, капитан был обходим множество раз разными чинами и наградами, и что он желает теперь поправить сделанное капитану зло, а потому предлагает тост за здоровье подполковника Костылева; далее, говоря, что тогда-то капитан был представлен к награде, пьет за
полковника Костылева, затем за кавалера такого-то и такого-то ордена, причем и самые ордена были поданы и, таким образом, тосты продолжались до тех пор, пока он, капитан, не получил все то, что имели его сверстники.
Они побежали к своим и
рассказали, что
полковник сулит солдатам по сто рублей, чтобы в них стреляли.
Я отобрал у вас сабли, и вы выберите поскорее из себя двух, и пусть они скачут к
полковнику и
расскажут ему всё по совести.